Вокруг меня все было одинаково… Одинаково бело. И единственным осознаваемым предложением, крутившейся в моей голове на тот момент, были слова «какой же этот цвет яркий». Вообще белый нейтрален, но он слишком уж давил на мое больное сознание. Я вполне здорова, по крайней мере сейчас. Мои беспорядочные мысли порой складываются в огромные предложения, а иногда и целые монологи. Я, конечно, не могу понять, как бы оценили это другие люди, но для меня эти беседы с собой были более чем весомым доказательством моей нормальности. Вот только, говорят, по ночам я очень сильно кричу, выдираю волосы на своей голове, царапаю стены и наношу себе увечья в виде царапин и укусов. И врачи ничего не могут с этим поделать. А я не могу увидеть плоды своих ночных трудов. Смотря в этот бесконечно белый квадрат надо мной, я понимаю, что не могу двигаться. Сильнее вглядываясь в эту ослепляющую пропасть, я впадаю в состояние «овоща».
Интересно, сколько я уже здесь лежу? Я уже давно потеряла чувство времени. Для меня минута кажется вечностью, а сутки порой пролетают в одно мгновенье, поэтому я даже не удивлюсь, когда узнаю, что здесь я уже годы или всего пару часов. Последнее, конечно, мало вероятно, ибо я помню лица многих людей в белых халатах, а они вряд ли будут заходить ко мне каждую минуту. И всё же у меня было странное чувство потерянности.
Я не знаю, кто же я во всём этом бедламе. Мне каждый раз говорят моё имя, и я раз за разом его забываю откидываю как ненужную информацию. Может, не забывай я своих данных, я бы уже давно выбралась из этой ослепляющей тюрьмы. И в кой-то веке оторвала бы глаза от этого белого потолка, на фоне которого появилось размытое чёрное пятно, нагло загородившее мне весь обзор. Моё зрение сфокусировалось, и я увидела смазливого доктора, что каждый день приходит ко мне и спрашивает о самочувствии. Его я помню намного чётче, чем остальных, потому что он называет моё имя, и тогда я на жалкие минуты возвращаюсь к прежней жизни. Я бы всё отдала, лишь бы он приходил ко мне чаще, чтобы я могла побольше быть обычной, а не сумасшедшей девчонкой, вырывающей волосы на своей голове от накатывающего безумства.
— А, Чухай. — вяло промямлила я, переводя взгляд на свой любимый потолок, предварительно заметив его удивлённо расширившиеся глаза.
— Учиха. — пару раз кашлянув поправил меня он и сделал пару заметок в своей тетради.
Лениво и болезненно растягивая слова, я прошептала охрипшим от ночных криков голосом: — Без разницы.
— Но ты уже делаешь успехи. Сейчас хотя бы есть похожие сочетания, а то вчера я был, — он заглянул в свою тетрадь, — Юсаки. — Он слегка улыбнулся и покачал головой, посмотрев на меня. — Учиха Саске. — разделяя паузой и специфическим движением руки свою фразу, он пытался вбить своё имя в мою голову, даже не догадываясь, что я своего-то не помню.
Я устало повторила свою фразу, только на этот раз приправив её небольшой толикой ехидства. А он постарался снова проигнорировать мои слова, но это у него плохо получилось. Этот чудик снова наклонился ко мне, поэтому я с лёгкостью смогла разглядеть то раздражение, что мой доктор пытался скрыть.
— Что ж, Сакура, твоё состояние заметно улучшилось, поэтому совсем скоро ты покинешь наше учреждение и, надеюсь, больше сюда не попадёшь.
Какая наивно открытая ложь слетает с его зыка, какая наигранно фальшивая улыбка на его лице. Но моё имя, оно самое настоящее из всего сказанного. Воспоминания о прошлой, ещё нормальной жизни, заполнили весь мой разум. В такие моменты у меня даже получалось взять под контроль своё тело на небольшой промежуток времени и попытаться совершить любое движение, причиняющее наименьшее количество боли. Я становилась живой, по-настоящему счастливой, хотя и грусть наваливалась на меня с большей силой. Мне снова хотелось пройтись с друзьями по парку, поесть в кафе мороженого, посидеть над записями лекций и попытаться выучить всё к ближайшему зачёту. Но я понимала, что этот ослепляюще белый мир всё сильнее затягивает меня, что в моей голове уже нет места собственному разуму. Теперь за меня живёт какое-то животное, голодный зверь, жаждущий моей плоти и смерти, желающий поскорее убрать меня из этой скучной жизни. Сумасшествие всё быстрее поглощало меня.
— Да, я очень рада. — отвечать на ложь ложью всегда было в моей манере, и сейчас мне просто ничего не оставалось, кроме как притвориться здоровой и верящей в это весьма призрачное выздоровление.
Учиха (я ещё не успела забыть его имя, какое счастье) задавал мне вопросы, а я оживлённо поддерживала беседу, черпая информацию из вернувшегося на пару минут прошлого. Мне хотелось подольше оставаться такой, но он называл меня по имени за один приход всего один раз. Думаю, просьба назвать меня по имени показалась бы ему странной и почти сразу же разуверила его в моём выздоровлении.
Я не хотела этого.
Ни того, чтобы он узнал, что я ещё больше схожу с ума, ни своего выздоровления. А куда я вернусь? В дом, откуда меня отправили сюда, так как я мешала им спать и портила мебель? В дом, где я пыталась прокормить двух безалаберных взрослых, параллельно обучаясь в институте, подрабатывая репетитором по английскому и мейдой в косплей кафе? В дом, где я окончательно свихнулась из-за необоснованных упрёков?
Я работала целыми днями. Каждая минута моей жизни была расписана, поэтому времени на отдых не было, и, перебегая из одного квартала в другой, из института к моему ученику, из его дома в кафе, я валилась с ног. Но потом, придя в свою обитель, мне приходилось убирать пачки от чипсов и полуфабрикатов, вытирать сомнительные лужи с пола, протирать запачканные столы и очищать ванную комнату после вечеринки, на которую деньги зарабатывала я, но не предполагала её в своих расходах. А после адской ночной уборки я принималась за готовку, параллельно подписывая новые слова к своей дипломной работе, которую вот-вот нужно было сдать. Засыпала я за час до пробуждения и сразу же после звонка будильника напарывалась на нездоровые лица и гневные упреки. Еды, приготовленной мной, не хватало на очередную порцию испорченных друзей моих родителей. И этот бесконечный адский круг продолжался до тех пор, пока сознание не стало меня покидать. В одно мгновение я вылетела из института и с работы. Час сна неладно сказывался на моей психике, и вскоре я совсем перестала воспринимать происходящее. Родители, поняв, что денег от меня не будет, взялись за ум и пошли работать, не забывая покупать мне лекарства, ровно как и заказывать скандалы во время моих ночных криков. А потом меня отвезли сюда «на пару месяцев, пока меня не восстановят». Три года уже я лежу здесь. Пара десятков месяцев уже прошла, но мне уже всё равно, меня не заберут да и не нужно. Мой зверь уже меня сожрал.
— Вам пора. — ощущая лёгкое помутнение рассудка, прошептала я.
Он выглядел немного расстроенным, ведь беседа была очень оживленной, и я даже пару раз засмеялась. Соглашусь, прекращать её совсем не хотелось, но пучины сумасшествия уже звали к себе. Мне очень хотелось побыть в здравом уме ещё немного. «Назови меня по имени», — рвалось из моей груди ему вслед, но больше сил сказать у меня не было. Мой зверь взял вверх над разумом. Когда же он меня уже сожрёт?
***
Больно. Я чувствую слёзы в глазах и стараюсь вытереть их руками, но становится ещё хуже. Я хотела закричать, но из горла вырвался лишь хрип. Белый, столь ненавистный мне потолок, нависал и давил, заставляя моего зверя метаться внутри в агонии, причиняя сильнейшую боль. Шум в ушах стих, и наконец настала тишина и состояние полу туманности — так я обычно называла те моменты, в которые я вроде понимала всё, но в то же время — ничего. Вокруг всё плыло, мне стало страшно, казалось, меня сейчас сожмёт пространство, и я превращусь в маленькую кровавую лужу. К моему счастью, на смену сверкающей дороги в никуда пришло тёмное пятно в роли моего доктора.
— Чихун. — я слегка улыбнулась, понимая, что снова напутала с его именем. На его лбу вздулась венка, а глаз нервно дёрнулся. Как он ещё не свихнулся вместе со мной?
— Учиха. — он продолжал сохранять спокойствие. Я попыталась двинуться, но ощутила невыносимую боль в запястьях и громко закричала. Мне удалось растормошить голосовые связки и издать противный гортанный визг. — Не шевелись. — доктор положил руку мне на голову, и я успокоилась, что удивительно. Тяжело и часто дыша, я пыталась сдерживать боль. Ремни больно давили на израненные руки. — Ты не будешь кусаться? — он аккуратно прикоснулся к дрожащей руке.
— Я что, совсем спятила, что ли. — я усмехнулась, хотя я понимала его опасения: на его руке красовался след от укуса, думаю, не сложно догадаться, кто его оставил, да и челюсть у меня знатно болела. Какой же толстокожий этот доктор…
Меня отвязали. Я уже успела позабыть это чувство свободы. Ноги не слушались, но боль была жуткая, каждый шаг был адским, но приносил столько счастья и трезвого ума, что я и забыла, что нахожусь в больнице, что мой разум медленно угасает.
— Чихун, спасибо. — я улыбнулась, присаживаясь и подавая истерзанные руки медсёстрам. Я снова чувствовала себя живой.
— Учиха я, У-чи-ха! — он каждый раз вбивал мне это в голову, как ребёнку, его раздражало это, но я видела, как он временами слабо улыбается. Его глаза были закрыты, а руки сложены на груди, он нервно бил ногой по полу, мне казалось, что он обиделся. Впервые за долгое время я засмеялась, искренне и заливисто. Он удивился, а затем улыбнулся. Совсем глупый.
Возможно, это последние минуты моего счастья, моей свободы, моего разума, моей никчёмной жизни. Я не чувствовала сожаления, даже боль притупилась, может, подействовало обезболивающее, а может, мне и вовсе осталось недолго. Говорят, перед смертью человек ощущает небывалую лёгкость.
— Сакура, как ты себя чувствуешь? — я вмиг замолкла, а потом немного подумала, застыв и глупо пялясь на доктора.
— Просто замечательно. — я вырвала руки и потянулась, мышцы приятно растянулись, и я довольно выдохнула.
— Это хорошо. Снова ты останешься одна. — я вопросительно склонила голову, как иногда делала в детстве. — Ты скоро выздоровеешь и выйдешь отсюда. Как я помню, родственники тебя не особо ждут. — я опустила голову, вспоминая причину своего сумасшествия. — Даже если и так, ты всё равно освободишься, а я навсегда прикован к этому месту.
Сегодня он вёл себя странно, хотя всё также пытался уверить меня, что я скоро выздоровею, но раньше он никогда не говорил о себе, а может и говорил, но я забыла. Пусть я и нахожусь в состоянии просветления, не факт, что я помню всё. Мне стало жаль этого молодого, но такого печального доктора. Я хотела снова сказать себе, что он ошибается, но…
— Учиха, — я протянула ему руку со слезами на глазах, он удивился и смотрел на меня неверящим взглядом. — я заберу тебя с собой из этого ада. — слёзы продолжали литься из моих глаз, я не могла представить, что чувствовал Саске, когда наблюдал за медленным угасанием жизни его больных. Я понимала, что зову его с собой на тот свет, но он, кажется, не был этим огорчён.
— Я буду рад. — он заплакал, этот с виду стальной доктор заплакал от слов умирающей пациентки, взяв ту за руку и нежно смотря в её глаза.
Я не понимала происходящего между нами, но одно я знала точно: «я хочу держать эту руку до конца своих дней». Такие мысли для меня были в новинку, как и такое доброе и сентиментальное отношение ко мне. Я просто ответила тем же. Я просто почувствовала тепло, как ни странно, в самом ужасном месте на свете.
Моё сознание медленно начало угасать, я чувствовала, как тьма поглощает меня и затягивает в свои глубины, выпуская пожирающего меня зверя. Моё сумасшествие уже на подходе. Я не хочу впадать в беспамятство, пожалуйста, ещё несколько минут, ещё немного времени, проведённого рядом с ним… Не слушается, грязный зверь.
— Саске, — я сорвалась на рыдания и сильнее сжимала его руку. — свяжи меня.
***
Никогда бы не подумала, что буду просыпаться с такой ужасной болью в голове. Глаза щипало, а по лицу бежали слёзы. Почему? Потолок как будто стал ниже. Что с моим зрением? Всё размыто. Ах, точно, я же плачу. Опять же, почему? Эй, чокнутый доктор, ты где? Странно себя чувствую. Мозги плавятся. Тошнит. Вчерашние лекарства. Или нет. Да что со мной такое?! Не могу сфокусироваться ни на одной мысли! Э-эй, Чухай, Чухун, Хачун, ты где?
— Я Учиха. — я медленно, насколько позволяло моё измождённое тело, повернула голову. Он сидел в этом вечно раздражающем белом халате на стуле рядом со мной. Он не был рассержен моей очередной ошибкой. Он улыбался, но в этой улыбке не было и тени насмешки и злости, его взгляд был нежным, и я заплакала.
— А я Сакура, правильно? — я плачу, чёрт бы всё это побрал, я не могу сдержать эмоции, и я помню себя, так странно.
— Верно. — он отложил документы в сторону и сел ровно, скрестив руки на груди. — Скоро ты вернёшься. — взгляд потух в одно мгновение. — Прости меня, но я не хочу, чтобы ты уходила отсюда.
Он закрыл глаза рукой, но я увидела, что слёзы катятся по его лицу. Что с нами обоими такое? Стали такими сентиментальными. Мне так больно. Внутри. В сердце, кажется. Оно сжимается, и я плачу. Я не хочу оставлять его, этого немного чудного доктора, так сильно заботящемся обо мне. Я привыкла к нему, к его глазам с лёгкой насмешкой и нежностью, к его голосу, твёрдому, но временами такому мягкому, к его улыбке, почти незаметной, но такой важной для меня.
— Я же сказала, что заберу тебя! — я дёрнулась, пытаясь дотянуться до него, но ощутила ужасную боль и тут же охладила свой пыл. — Я не оставлю тебя…
— Сакура, — я посмотрела на него сквозь слёзы, знакомое чёрное пятно на белом фоне. — спасибо. — я моргнула и увидела его улыбку.
— Сас… — я почувствовала, что сумасшествие дожирает остатки моего сознания, мне стало больно. — Саске, — он улыбался, из последних сил сдерживая слёзы, как и я. — возьми меня за руку. — я повернула ладонь, закреплённую ремнями, и мы сплели пальцы.
— Я не отпущу тебя. — он сильнее сжимал мою руку. — Пожалуйста, не уходи.
— Саске, Саске, Саске, — я повторяла его имя раз за разом, надеясь, что больше не забуду.
— Я люблю тебя. — он улыбнулся своей этой незаметной улыбкой.
— Я люблю тебя, Сас…
***
Кажется, вчера я слишком резко упала во тьму. Так странно, этот доктор что-то сделал со мной. Хочу его увидеть. Я не знаю, сколько я находилась в отключке, но тело болело ещё больше, чем раньше. Осталось совсем немного.
Я открыла глаза. Надо мной висел нежно-розовый потолок. Меня перевели в другую палату? Так странно, ни боли, ни помутнения сознания, неужели им всё-таки удалось меня спасти, или это и есть рай, о котором всюду говорят. Но на всякий случай я решила не шевелиться, дожидаясь своего доктора.
Дверь открылась, и я уже снова хотела испортить его фамилию, но надо мной склонилась женщина. Она радостно улыбалась и что-то говорила. Я медленно присела, отмечая, что ни ремней, ни ран больше нет.
— Где… — мой голос оказался куда слабее, чем я ожидала. — Где Саске? — мне и правда удалось запомнить его имя.
Женщины переглянулись и пожали плечами, дав мне ответ, который я не услышала из-за шума в ушах. Мне стало страшно. Ничего вокруг не было знакомо мне. «Где Саске?» — снова повторила я, смотря в никуда. «Где он?»
— Ты его придумала, девочка. Ты была в коме. — женщина покачала головой и вздохнула. Такое простое решение для всех проблем.
Я не верила, я вспоминала его запах, его улыбку, тепло его рук и не верила, что это было сном, что все чувства были только сном. Крик боли заполнил помещение, кажется, он был ещё пронзительней, чем в моём «сне». Я снова плакала. Так странно, этот доктор что-то сделал со мной.
Так странно, этот доктор свёл настоящую меня с ума.
версия для печати
Дизайн
Главная
Твиттер
ВКонтакте
Почта
Правила и Политика
English
БорутоФан.ру
Александр Маркин
Анастасия Чекаленкова